Наступило мертвое безмолвие, — Безмолвие Бездны. Ни слова, ни звука, ни движения!.. Десять тысяч человек, как один, затаили дыхание.
Наконец, председатель собрания обменялся энергичным жестом с одним из сидящих за столом президиума. Тот ответил ему выразительным, но непонятным движением двух пальцев в воздухе.
— Жребий брошен, Высокое Собрание! — твердо сказал председатель. — Назад возврата нет! Заключительное слово принадлежит нашему величайшему ученому, начальнику всех технических сил Федерации, глубокочтимому Роне Оро-Беру .
Взрыв рукоплесканий, и на трибуне появился подвижной, маленький старичек с орлиным носом, в шапочке темно-фиолетового цвета и с массивными зелеными окулярами на глазах.
— Друзья и дети мои! — начал старый ученый, — мне 200 лет без года, я видывал виды на своем веку. Во время первой войны с марсианами я был уже человеком почтенного возраста. И тогда, пятьдесят лет назад, мы, два великие народа двух великих планет, имели полную возможность пополнить мировое пространство двумя новыми образованиями загадочных туманностей. Однако, мы этого не сделали и благополучно существуем до сих пор. Старушка Земля и старичек Марс, — эта достойная во всех отношениях чета, — имеют, по самому дамскому счету, по миллиардику лет. Пожелаем им прожить еще столько, и разлетимся каждый по своим делам. Победит тот, кто умеет надежно скрывать свои мысли. Здесь только-что глубокочтимый начальник флота говорил о формулах. Верьте мне, дети мои, что в этой старенькой черепной коробке имеются сотни формул, известных только владельцу этого никуда негодного аппарата. Их не расшифрует ни один марсианин, а следовательно, — всё обстоит благополучно в этом прекраснейшем из миров. Так-то, дети мои! А ведь я не один, нас, таких ни на что негодных старичков, у Федерации много. Дело военных — пугать, а дело ученых — успокаивать. Войны были и до нас, будут и после нас. Для живых тварей, вроде нас, людей, войны — первое удовольствие! Ну, дети мои, на сегодня я наболтал, кажется, больше чем нужно.
Громовые аплодисменты и радостные крики восторга проводили знаменитого ученого до его места.
— Ставлю вопрос о войне на голосование! Кто «за» — прошу нажать кнопку А, — сказал председатель.
Щелкнули счетные аппараты.
— 9.999 членов собрания за войну. Кто против? Никого! Кто воздержался? Тоже никого? Это странно!
— Гражданин председатель, — раздался голос с мест, — мой уважаемый сосед не голосовал. С ним случилось несчастие.
— Какого рода несчастие?
— Он скончался.
— Предлагаю почтить память почившего вставанием!
Все встали в торжественном молчании.
— Объявляю заседание закрытым.
По серебристым воздушным путям скользили вереницы птицеподобных существ. Через минуту зал опустел. Светящиеся стены померкли и зал заседаний погрузился в молчание. Было 12 часов дня.
С верхних, наружных галлерей Дворца Совета открывалась обычная картина жизни Федерации.
Насколько хватал глаз, высились легкие, воздушные громады дворцов, гигантемы башен, титанические конусы стройных, иглоподобных обелисков, смело брошенные ажуры заоблачных мостов и арок.
Большинство построек было сгущенного лунного цвета из прозрачного, флюоресцирующего металла.
Воздушные площади, парки и насаждения с тропической растительностью самых причудливых форм, искусственные висячие бассейны и озера, — ласкающей гаммой зеленых тонов, от сгущенно-темного до нежно-светлого, составляли одно гармоничное целое с феерическим колоритом общественных построек.
Нигде ни пяди голой, обнаженной земли. Гений человечества одел тело своей праматери в достойные ее одежды. Нагота земли показалась-бы современному человеку столь же неуместной и неприличной, как нагота дряблого старческого тела народам древности.
Там, где когда-то свинцовым, гнетущим покровом носились тяжелые тучи, — ныне расстилались необъятные просторы голубого, дрожащего эфира. В его волнах, как стаи сказочных птиц, купались мириады стремительных обитателей воздуха — аэромашины всех возможных форм и размеров, от подавляющих воображение колоссов общественного пользования до легких прозрачных папиллопланов специального или особого назначения. Они плавно подплывали к многочисленным башням-обелискам, — своим «береговым» пристаням, — выбрасывали на ажурные галлерей человеческую массу и исчезали в лазурной бездне, где-то там, где скорее угадывались, чем улавливались глазом оттесненные в недосягаемые выси бледно-розовые облака.
Человек ушедших поколений, взглянув на эти раздвинутые просторы неба, удивился-бы обилию бледных лун, расбросанных по дневной лазури. Эти луны — воздушные пристани кораблей дальнего плавания.
Удивление этого человека достигло-бы своего предела, когда бы он узнал, что еще выше, за гранью земной атмосферы, с быстротой, ужасающей воображение, носятся, подобно астероидам, санаэрожабли междупланетных сообщений.
Точка земного шара, где находился Дворец Совета Федерации, соответствовала географическому положению древнего Урала и носила название — Гроазур.
Начальник междупланетного флота Гени Оро-Моск, полюбовавшись знакомой картиной с верхней галлереи Дворца Совета, готовился сесть в свой аэрожабль, чтобы отправиться на короткое время домой, на Норалеско. В 15 часов ему предстояло участвовать на секретном совещании командующих флотилиями, назначенном в Азилоне. Почувствовав легкое прикосновение к своему плечу, Гени быстро обернулся и встретился глазами с зелеными окулярами знаменитого ученого Роне Оро-Бера.